Том 3. Слаще яда - Страница 105

105

– Он взял для себя лектрису, – продолжала Варвара Кирилловна, – и пишет, что это очень облегчило его занятия.

Самая кислая дама улыбнулась ласково и сказала:

– Говорят, что знакомое лицо. Будто бы кто-то из здешних. Варвара Кирилловна говорила:

– Знакомая мещаночка одна. Она очень нуждается, и потому главным образом Женя и взял ее. У него золотое сердце. Приходится платить недешево, – но что поделаешь! Нынче так трудно приобрести диплом. В сравнении с тою карьерою, которая открывается перед Евгением, чего же стоят все эти затраты!

Самая кислая дама улыбнулась вдвое ласковее, отчего стала вчетверо кислее, и сказала Варваре Кирилловне:

– Не опасна ли эта… лектриса? Может быть, смазливенькая? Варвара Кирилловна, маскируя замешательство легкою улыбкою, сказала:

– Да, он писал, что недурненькая. Я сама даже и не видела. Знаете, с каким-нибудь уродом заниматься – небольшое удовольствие. Все ж таки приятнее видеть перед собою физиономию, не наводящую уныния.

– И вы не боитесь? – спросила кислая дама. – Не вышло бы чего серьезного! В этом возрасте так легко увлекаются. Когда молодой человек далеко от семьи…

Варвара Кирилловна сказала с веселою уверенностью:

– О нет, я не боюсь. Знаете, надо молодежи перебеситься.

Мать Нагольского улыбалась язвительно и злобно, Катина мать удрученно вздыхала, а самая кислая дама, словно не замечая общего замешательства, тянула свое:

– Да, конечно, но…

Варвара Кирилловна быстро перебила ее:

– Нет, вы не говорите, – это полирует, так сказать. Дает молодому человеку опытность, ловкость, привычку к дамскому обществу, а это так важно в свете. Вы знаете, через нас, женщин, так много делается.

– Но Евгений Модестович, кажется, не из застенчивых, – сказала самая кислая дама. – Он такой ловкий, светский молодой человек. Даром, что будущий министр.

– Я уверена в Женечке, он не зарвется, – возразила Варвара Кирилловна и поспешила заговорить о другом.

Но уже дамы разных степеней окисления были довольны произведенным впечатлением.

Когда гости ушли, Варвара Кирилловна, волнуясь, говорила Марии:

– Такая бестактность! Говорить об этом при Рябовых! Я готова была сквозь землю провалиться.

– Это она с намерением, – сообразила Мария. – Думает, что ее сын очарует Катю. Но она совершенно напрасно это воображает. Катя думает только об Евгении.

– Дело не в Кате, – досадливо говорила Варвара Кирилловна. – Катя глупа и влюблена, и Бог с нею. А вот на ее родителей все это производит самое ужасное впечатление.

Зимою была свадьба Марии. А денег у Хмаровых было мало. Варвара Кирилловна просила Евгения помочь. Он заложил часть своих процентных бумаг и послал домой шесть тысяч.

Евгений жил здесь очень нерасчетливо. Много денег тратил на рестораны, на лихачей и автомобили, на вино и фрукты, на духи и сигары, на одежду, – вообще, не стеснял себя в расходах, тратил, как человек с хорошими средствами.

Деньги на расходы давала Шаня, исполняя свое обещание, данное еще в Крутогорске. Процентов с ее капитала не хватало на все эти траты. Приходилось выпрашивать деньги у отца, у матери, у дяди Жглова, у которого хранился Шанин капитал в ренте. Дядя Жглов посылал ей только проценты. Ему было досадно, что уже нельзя, как в прежние годы, на отрезанные купоны покупать каждые три месяца рублей на триста, а то и на четыреста ренты и прикладывать их к Шанину капиталу, так что Шанин капитал, дойдя до тридцати восьми с чем-то тысяч, расти перестал.

Шаня рассчитывала, что в эти годы, пока будет учиться в столице Евгений, она будет тратить на него не только проценты, но и часть капитала. Года на четыре ее денег весьма хватило бы. Но дядя Жглов решился во что бы то ни стало оберегать Шанино наследство и не давать ей растрачивать его. Когда Шаня требовала от дяди Жглова, чтобы он выслал ей часть капитала, он присылал ей свои деньги, в подарок, и вместе с ними ворчливые письма. Отец и мать тоже посылали ей деньги и тоже писали неприятные письма. Поэтому Шаня кроме своих денег частенько получала от родных рублей по двести, по триста. Но уже на третий день Шаня оставалась без копейки и нуждалась в самом необходимом. А Евгений опять просил денег.

Шаня смущенно говорила:

– Ах, Женя, у меня нет ни копейки!

Евгений хмурился и досадливо говорил:

– Надо поменьше транжирить! Заложи пока свои бриллианты.

Так мало-помалу Шаня отнесла в ломбард все свои ценные вещи, – браслеты, кольца, ожерелья, серьги. То выкупит, то опять заложит. Она радостно делала это, – угодить бы только Женечке своему. Чем же еще ей было радовать сердце?

Было краткое время иной радости, – о ребенке.

Но это счастие, – быть нежною матерью, – отнял Бог у Шани. Умер ее маленький.

Смерть ребенка страшно и навсегда поразила Шаню. Слабенький был мальчик, не прожил и году.

Навсегда в Шаниной памяти остался странный детский трупик, – серьезный лобик, пожелтевшее лицо, потемневшие сомкнутые глаза, сложенные ручки. Побледнел и сомкнулся навеки милый ротик, который уже научился говорить «мама». Не засмеется, не заплачет.

Шаня над холодным трупиком сидела и плакала. Этому нежному ангелу предстояло обратиться в комок грязи. Зачем?

Шаня еще спрашивала. Она еще не знала, что жизнь дается даром, что она ничего не стоит и что тот, кто ценит ее, или ошибается, или обманывает. «Земля еси, и в землю отыдеши».

Надобно было хоронить ребенка. Повезли на кладбище.

Весеннее солнце весело светило на красивый гробик. Погода была так хороша, Евгений чувствовал себя прекрасно.

105