Том 3. Слаще яда - Страница 109

109

– Женечка, я не понимаю вот чего, – ты так много учишься, так хорошо идешь, а между тем постоянно говоришь, что для меня жертвуешь карьерою. Как же так?

Евгений сказал самодовольно:

– Да, раз что я люблю тебя, то я готов пожертвовать из-за тебя моею карьерою. Я не спрашиваю тебя, готова ли ты принести мне хоть маленькую жертву, – я тебе жертвую, и жертвую не малым.

Шаня внимательно посмотрела на него и спросила:

– Но разве я мешаю твоей карьере?

Евгений, с неудовольствием отвертываясь от Шанина внимательного взора, сказал:

– Чтобы делать карьеру, нужны связи. По щучьему веленью ничего не делается. Жизнь – не сказка, да и я не похож на Иванушку-дурачка, которому в рот жареные рябчики летели.

– Ну, кроме связей еще что надо? – спросила Шаня.

Небрежный, сухой тон Евгения уже рождал в ее душе привычную злость.

– Надо иметь приличный дом, – с тупым видом человека, повторяющего привычные пошлости, говорил Евгений.

Шаня воскликнула, бледнея:

– Очень надо!

– Надо, – продолжал Евгений, – чтобы вокруг имени не пахло скандалом или чем-нибудь вроде Воспитательного дома.

Шаня с ужасом посмотрела на него.

– Что ты говоришь! Ведь ты знаешь!

Евгений смутился, чувствуя, что сказал глупость. Он говорил:

– Ну я знаю, да ведь другие могут и не знать, куда ты дела своего первенца. Подумают, пожалуй, что ты его придушила.

Шаня заплакала. Евгений досадливо морщился и говорил:

– Ну, ну, я шучу. Из-за всякого пустяка слезные потоки распускаешь. Уж и пошутить нельзя!

Шаня вскочила и, вдруг зажегшись злобою, закричала:

– Такими вещами только подлецы шутят!

– А, черт тебя дери! – крикнул Евгений. Хлопнул дверью и ушел.

Вечером Евгений сидел в дорогом ресторане со знакомым адвокатом, который бывал у них в доме, и с двумя молоденькими актрисами. На столе стояла ваза со льдом, и из нее торчало горлышко уже не первой бутылки вина дорогого, но вульгарного, шампанского одной из новых, шикарных, знаменитых в кабаках марок. В бумажнике Евгения лежали две сторублевки, выпрошенные вчера у Шани.

Молоденькая актриса с мило подкрашенными губками, белокурая жеманница с тонким личиком задумчивой ярославки, спросила:

– Отчего Шанечка не приехала? Нам без нее скучно.

– Она не совсем здорова, – сказал Евгений.

– Что же с нею? – спрашивала жеманница. – Бедная Шанечка, я к ней завтра заеду, – можно к ней?

– Ничего опасного, – с возрастающею злостью говорил Евгений. – Капризы, злость, – и больше ничего.

– О, Шанечка и капризы, это несовместимо, – покачивая головою в пестрой маленькой шляпе, сказала подруга жеманницы, тоненькая, высокая девица.

Евгений злобно говорил:

– Вы ее не знаете. Это – ужасная женщина.

– Такая милая? – с удивлением спросил адвокат.

Он был немного влюблен в Шаню. Потому и ходил к ним в дом, хотя Евгений ему не нравился. Евгений с ожесточением говорил:

– Она ловка и умна, как черт. Сущий черт! Вы только ее послушайте, она вам сумеет наговорить. Так искусно подтасует и сгруппирует факты, что сам дьявол не разберет, где ложь, где правда. Замечательное искусство! Послушать ее, так выходит, что я ее обижаю.

– Вы сегодня в дурном настроении, – сказала подруга жеманницы. А жеманница смеялась тихонько, показывая белые зубки, и говорила весело:

– А вот мы ее завтра накажем хорошенько, чтобы она не капризничала.

Евгений спохватился, что наговорил лишнего. Он замолчал сконфуженно и принялся разливать искрящееся, холодное вино. Досадливо думал он, что у Шани слишком много подруг и что она с ними, должно быть, очень откровенна и рассказывает им разные подробности их житья. Эта жеманница, думал он, потому и заговорила о наказании для Шани, что Шаня ей рассказала о его строгостях.

А у Шани в этот вечер сидела еще одна ее здешняя приятельница, молодая художница Альма Раузер. Шаня жаловалась ей на свою судьбу, на Евгения. Сама презирала себя за эти жалобы, но не могла удержаться от них.

Альма, белокурая молодая девушка, высокая и стройная, с решительным выражением лица и с очень точными, уверенными манерами, говорила Шане с обычною своею резкостью:

– Что вы, Шанечка, с ним путаетесь? Нашли сокровище! Альма очень любила употреблять энергичные русские выражения.

– Я его люблю, – отвечала Шаня.

– Не говоря худого слова, вышвырните его за дверь, – говорила Альма. – По крайней мере, будет скучать по вас до тех пор, пока не найдет другой богатой жертвы для эксплуатации.

– А я? Как же я буду жить? – спрашивала Шаня. Альма пожала плечами и решительно сказала:

– Как другие живут.

Шаня задумалась. Она тихо говорила, словно сама с собою, не глядя на свою гостью:

– Скажи он прямо, что разлюбил меня, я бы его оставила. Не пережить бы мне горя, – но оставила бы.

– Вы еще полюбите другого, – сказала Альма, чтобы утешить Шаню. – Вы такая очаровательная, в вас так влюбляются.

Шаня улыбнулась и покачала головою.

– Нет, – сказала она, – кроме него я никого не полюблю. А доживать жизнь без любви, – нет, об этом страшно и подумать.

– А я бы на вашем месте отослала ему все его подарки, – сказала Альма, – и прервала бы с ним все сношения.

Шаня загадочно засмеялась. Потом побледнела и сказала со злостью:

– Нет, милая Альма, это мне трудно сделать.

– Кстати, покажите же, дорогая, мне хоть один его подарок, – сказала Альма.

Любопытно было ей видеть, какой вкус этого человека, странного дикаря, который заставляет плакать и жаловаться милую Шаню. Должно быть, и в подарках его отражается мелкая, вульгарная душа.

109