Том 3. Слаще яда - Страница 43

– Как же это случится? Какое об этом пророчество? – с насмешливою улыбкою спрашивал Аполлинарий Григорьевич, молодцевато крутя седые усы.

Леснов спокойно посмотрел на него, усмехнулся и сказал:

– А начнется это, пожалуй, с того, что наши дети станут ходить босые…

– Ну уж, пожалуйста! – сказала Софья Яковлевна. Леснов продолжал:

– И станут по-детски простодушны, и не будут нервными и злыми, как теперь. Все внешние чувства разовьются у них нормально, как у дикарей.

– Это только потому, что они будут ходить босиком? – насмешливо спросила Варвара Кирилловна. – Не слишком ли это простой рецепт?

– Ах, это вы про опрощение, – с презрительною гримасою сказал Нагольский и нагло захохотал.

– Нет, – наставительно сказал Аполлинарий Григорьевич, – историю нельзя так легко повернуть.

Нагольский, увидев рядом с собою Евгения, тихо сказал ему:

– Разглагольствует чудак. Забавно.

В другое время Евгений ответил бы Нагольскому сочувственною улыбкою, но теперь улыбки не вышло, и Евгений опять ощущал какую-то смутную неловкость. Нагольский посмотрел на него с удивлением.

– Стремление к опрощению имеет достаточное основание, – сказал Леснов, – как реакция на чрезмерную рознь между классами, на пышность одних и нищету других, на ужасное невежество народа, в связи с чем стоит крайний недостаток образованных людей.

Нагольский сказал:

– А по-моему, перепроизводство.

Магистр с недоумением смотрел на него. Нагольский пояснил:

– У нас, в России, замечается перепроизводство людей с высшим образованием. Это не один я говорю.

Зоолог засмеялся.

– Я, признаться, не сразу вас понял, – сказал он. – Фабричный термин в применении к штудированию наук несколько неожиданен. Наука представляет слишком широкое для человечества поле для исследований, и работающих на этом поле никогда не будет достаточно много.

Нагольский с негодованием говорил:

– В высшие учебные заведения идут хамы и жиды!

– Непорядок! – сказал Аполлинарий Григорьевич.

И нельзя было понять, сочувствует он Нагольскому или смеется над ним.

– А по-моему, – говорил Нагольский, – следует возвысить плату за учение с недворян до пятисот и даже до тысячи рублей. Дворяне же должны учиться бесплатно. И давать еще больше прав: чин статского советника при окончании курса высшего учебного заведения.

Глава двадцать пятая

Чем ближе становился назначенный Шанею срок свидания, тем все нетерпеливее Евгений ждал его. Уже он все яснее чувствовал, что опять влюблен в Шаню, влюблен нежно и радостно, как в те наивные дни, когда они встречались в Сарыни. Была, конечно, разница, – не в чувстве, а в мыслях об этом чувстве и об их отношениях. Теперь уже он не думал, что любовь обязывает к чему-то и что она связывает людей навсегда. Любовь – только приятная интермедия. Существо жизни – удачное прохождение курса, диплом, карьера, связи, деньги и, как узел всего этого, приличный и выгодный брак.

Собираясь идти в Летний сад, Евгений долго стоял перед зеркалом, охорашивался, причесывался волосок к волоску. Мундир сидел на нем превосходно, и он с удовольствием видел в зеркале изящного молодого человека с нервным и несколько бледным лицом. Даже креповая повязка на рукаве, – чувствовал он, – очень шла к нему. Он надушился немного более, чем следовало бы согласно хорошему тону; он думал, что простушка Шаня не осудит его за этот избыток сладкого аромата.

Шаня опоздала на десять минут. Ее в последнюю минуту задержал дома дядя скучным разговором. Он как раз в это время зачем-то поднялся из конторы в квартиру. Увидев Шаню и Юлию в передней, он сердито оглядел Шанину нарядную шляпку, перчатки, зонтик и подозрительно пригляделся к ее весело-взволнованному лицу. Спросил:

– Куда собралась?

– Гулять пойдем с Юлиею, – сказала Шаня, невольно робея под его суровым и тяжелым взором.

Дядя говорил угрюмо, и согласие звучало в его устах, как запрещение:

– Гуляй. Погода хорошая. Что тебе еще и делать! Да к обеду не опоздать! Да вот пуговку мне пришей к сюртуку, – на ниточке держится.

Шаня вспыхнула, – боялась опоздать, – и сказала, собравши всю свою смелость:

– Юлия потом пришьет.

– Нет, ты пришей, – настаивал дядя Жглов. – У нее все тяп да ляп, а у тебя руки золотые. Да сейчас.

Шаня торопливо пришила пуговку. Шить она еще дома научилась. Дядя потрогал, – прочно, – угрюмо поблагодарил и наконец отпустил. Девушки вышли на улицу. Шаня шла очень быстро, – Юлия едва успевала за нею.

Евгений пришел аккуратно в назначенное время. Он самодовольно думал, оправдывая перед самим собою свою торопливость: «Ждет меня, дурочка. Конечно, за час раньше прибежала, волнуется, боится, не знает, захочу ли я прийти. Боится, что я забыл ее. Не следует на первый раз томить ее ожиданием».

А сам все нетерпеливее ждал свидания.

И вот пришел в назначенное место, в укромный уголок сада. Там меланхолично журчал по каменистому руслу ручей, через который переброшен легкий белый мостик с тонкими березовыми стволиками вместо перил. На берегу ручья еще цвели белые, своеобразно-пахучие щитовидные метелки вязолистного лабазника, и шишковатый норичник, улыбаясь, гордился перед людьми тем, что у него разные губы: верхняя – буро-красная, а нижняя – зеленая. Пришел Евгений, а Шани еще нет.

Евгений ждал нетерпеливо. В душе возрастала гневная досада. Он теребил и чуть не разорвал перчатку. На часы посматривал. Прохаживался нетерпеливо и чувствовал себя в глупом положении. Думал: «Взбалмошная девчонка! Заставляет ждать! Какая дерзость! Что она о себе думает!»